Собрание произведений в одном томе - Жванецкий Михаил Михайлович (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗

Никто не войдет никогда и не скажет: «Добавим тебе комнату, что же ты мучаешься».

А всегда войдут и скажут: «Отнимем у тебя комнату – шикарно живешь».

Никакая комиссия самого близкого, народного революционного исполкома не позвонит: «Что-то не видно тебя, может, ты не ел уже три дня, одинокий, голодный, может, у тебя сил нет в магазинах стоять». А радостно втолкнется: «Вот жалоба на вас – три дня не видать, а мусор жирный, кал крепкий, в унитазе вода гремить, значить, на нетрудовые пожираете, ночами при лампаде; государство беспокоится, как бы вы тут жить лучше не стали, а это противоречит интересам, мы должны по справедливости еще раз допеределить и допереконфисковать, чтоб руководству не обидно было…»

Верю. Верю. Оно! В слово «запрещено» – верю свято. Наше слово.

В то, что «все разрешено, что не запрещено», – не верю. И не поверю никогда. Сто раз буду биться, умру на границе запрещено-разрешено, а не пересеку явно, потому что знаю: тяжело в Воркуте пожилой женщине с гитарой.

В то, что, может, и будет закон не сажать за слова, с трудом, но верю, а в то, что даже этот закон будет перечеркнут одним росчерком пера того секретаря обкома, где живет и суд, и подсудимые, – верю сразу и во веки веков. Ибо никто у него власть не отнимал.

А все кричат: идите возьмите, он отдасть, он уже спрашивал, где же они…

Ах ты дурачок, Петя, кто же те власть отдасть, я, что ли… Ты же видишь, что всего не хватает. А раз не хватает буквально всего, то, чтоб есть спокойно, жить спокойно, – власть нужна. Без нее войдут и скажут: «Ты сажал – тебя сажаем».

В море житейском, в отличие от морского, буря всегда внизу. Никакой урожай ни одной помидоры не добавляет, никакой рост добычи нефти в Тюмени ни капли бензина не добавляет.

Поэтому в то, что нефть в Тюмени добывают, – не верю, что урожай в стране убирают, – не верю.

В то, что с Парижем насчет одежды соглашение, – не верю. Нету ее. Я есть, Париж есть, а ее нету.

Бесконечные совещания, пленумы, а ко мне ничего нет. Как к трактору – меня выпускают, а ко мне – ни еды, ни одежды, ни лекарств.

На хрена меня выпускать?!

Я сам лично не знаю, как страной командовать, – меня никто не учил, я и не берусь. Но можно подыскать тех, кто знает, особенно на местах, где мы все живем.

В то, что командиры теперешние на совещание соберутся, – я еще верю, что неделю сидеть будут, – верю, а что что-нибудь придумают, – не верю. Не верю, извините.

Через желудок воспринимаю, через магазин.

Как на эти рубли смогу жить – так буду и телеграмму сдам в правительство: «Начал жить. Чувствую правительство, чувствую».

А пока читаю в газетах: «Правительство приняло решение, самое решительное среди всех решений…»

Все! Пошел чего-нибудь на ужин добывать…

Наш способ

Среди реклам и объявлений, среди танцев и музыки ты не можешь понять, что так мешает насладиться.

Сбылось все, о чем мечтал, но мешает собственная жизнь.

Спотыкаешься и чертыхаешься. Эх, если б не жизнь! Если б не мерзкое ощущение, что все хорошо, но жить не надо, как было бы весело и интересно!

Что же такое происходит с нашими людьми? Что же они так дружно собираются на митинги и, страстно перебивая друг друга, кричат:

– Не хотим хорошо жить! Никто не заставит нас хорошо жить! Не подсовывайте нам собственность! Хотим жить без имущества и работать без зарплаты! Пусть за всю жизнь мы накопили шестнадцать рублей и детям ничего не завещаем, кроме рецептов, мы отстаиваем свой гибельный путь и рвем каждого, кто хочет вытащить нас из капкана!

– Не трожь! – И лижем стальные прутья. – Не подходи, не лечи! Оставь как было! Нам нравится как было, когда ничего не было, ибо что-то было. Нас куда-то вели. Мы помним. Мы были в форме. Мы входили в другие страны. Нас боялись. Мы помним. Нас кто-то кормил. Не досыта, но как раз, чтоб мы входили в другие страны. Мы помним. Нас кто-то одевал. Зябко, но как раз, чтоб нас боялись. Наши бабы в желтых жилетах таскали опоки, мы у мартена в черных очках… Помним и никому не дадим забыть.

Умных, образованных, очкастых – вон из страны, со смаком, одного за другим. Пока все не станут одинаковыми взъерошенными, подозрительными. При виде врача – оскал желтых зубов: «Не трожь!»

Подыхаем в тряпье на нарах: «Не трожь!» – и последний пар изо рта.

Копаемся в помоях, проклиная друг друга: «Как лечат, суки! Как строят, гады! Как кормят, падлы!»

Один толчок земли – и нету наших городов.

А не трожь!

Наш способ!

Всего жалко, кроме жизни. Наш способ!

Посреди забора схватил инфаркт. Не докрасил. Наш способ!

Лопата дороже! Держи зубами провода!

Все дороже жизни.

И приучили себя. Умираем, но не отдаем. Ни цепь, ни миску, ни государственную собачью будку!

Это наш путь! И мы на нем лежим, рыча и завывая, в стороне от всего человечества.

Метро

Музыкальный вагон. Три солиста, хор, торможение, разгон.

Девушка. Молодой человек, уступите место бабушке. Как вам не стыдно? Ей лет семьдесят. Садитесь, бабушка.

Бабушка. Не хочу я садиться. Чего вы за меня выступаете? Семьдесят, не семьдесят, вам какое дело?

Хор. Чего действительно тут.

Девушка. Как вам не стыдно, бабушка, вы же меня ставите в неловкое положение. Садитесь – встань – садитесь!

Бабушка. Не хочу садиться. Пусть сидит, зачем ты затеваешь?

Хор. Чего рвешься? Чего маешься? Пусть сидит.

Девушка. Как вам не стыдно? Старушке семьдесят, больная, он молодой балбес. Ему стоять и стоять, а ей там что осталось? Садитесь – встань – садитесь.

Бабушка. Почему больная? Почему семьдесят? Сколько мне осталось?! Вам какое дело? Я прекрасно себя чувствую. Больная ты! Сидите!

Молодой человек. И за балбеса могу приварить.

Девушка. Как тебе не стыдно, почему ты сидишь? Садитесь – встань – садитесь!

Бабушка. Не сяду я, и все. Не сяду!

Хор. Ты откуда такая взялась? Ты где такая родилась?

Молодой человек. Не встану я, не встану.

(Поезд тормозит.)

Девушка. А вам, бабушка, должно быть стыдно. О вас заботятся, вам предлагают, а вы бессмысленно уперлись, как баран, дура, позор, подонки все!

Хор. Что она хочет? Кто она такая?

(Поезд разгоняется.)

Бабушка. Не сяду, не сяду я.

Девушка. Как вам не стыдно! Садитесь – встань – садитесь. Какой кошмар. Вы все ставите меня в неловкое положение.

Хор. Я бы тебя поставил. Ох, я бы тебя поставил именно в неловкое… Да народ кругом. Сиди, пацан, сиди!

(Поезд тормозит.)

Девушка. Мы же пишем, мы же боремся, мы призываем…

Хор. Сиди, пацан, сиди.

Молодой человек. Не встану я!

Бабушка. Не сяду я!

(Поезд разгоняется.)

Хор. Сиди, пацан, сиди.

И представляешь, все проехали свою остановку.

Автопробегом

В стране, где все наоборот, сначала появляется автомобиль, а за ним ведут дорогу. Хотя наша дорога гораздо опаснее автомобиля. Встречные автомобили, где вместо лобового стекла одеяло, с торчащим в дыре багровым, слезящимся лицом управляющего и скрюченной семьей в глубине, лучше знака предупреждают: осторожно, впереди ремонтные работы.

Ночующий на обочине лесовоз с нанизанными на бревна «Жигулями» предупреждает: не оставляйте транспортное средство без огней.

А вертящиеся в вихре танца шесть автомобилей на кровавом шоссе с обезумевшими управляющими внутри гласят: тут тракторы везут помидоры на консервный завод.

А вот, обнявши столб мотором, дремлет силуэт «не слепите водителя», склонился над ним столб.

А вот и спиленная половина, превращенная в мотоцикл. У бедняги одна фара горела. Но одна фара не горела. И встречные их поделили пополам.

Конечно, наша дорога влияет на выбор автомобиля. Она выбирает сама танки или БТР с экипажем из ядреных мужиков в спасательных скафандрах.